Чтобы ответить на этот вопрос, корреспондент «Газеты.Ru» отправилась на закрытие проекта «Один в прошлом», участник которого по-честному провел полгода в полной изоляции от внешнего мира в условиях жизни древнерусской деревни X века.

Я чуть не прокляла все на свете, пока доехала до хутора.

«Таксиста попросите довезти вас до поля с верблюдами. От железнодорожной станции это рублей двести», — написала мне Настя.

«Что еще за поле с верблюдами?!» — подумала я. На вопрос, поймет ли меня таксист, мне через минуту по почте пришел ответ, что поймет, «они привыкшие». Место, куда я отправилась, держали в секрете, а такой своеобразный ориентир мне сообщили только накануне поездки. Настя — PR-директор агентства исторических проектов «Ратоборцы», которые провели масштабный эксперимент под названием «Один в прошлом».

В Подмосковье построили небольшой хутор наподобие древнерусской деревни X века. Туда поселили увлеченного историей 24-летнего москвича, пару лет назад забросившего учебу в медицинском. Парень провел в этой деревне шесть месяцев — в полной изоляции от внешнего мира, живя по законам наших предков времен раннего Средневековья.

Колодец на хуторе

Павел Сапожников по прозвищу Сапог добывал огонь из кресала, охотился, чтобы добыть себе пищу, доил коз, варил луковую похлебку и кашу, шил одежду из овечьих шкур. Их он использовал и в качестве одеяла. Время научился определять по солнцу. Обо всем, что с ним происходило, Павел отчитывался в специальном видеоблоге.

Организаторы эксперимента преследовали сразу несколько целей. Во-первых, им захотелось проверить на практике факты, которые известны историкам и археологам о жизни на Руси того времени. Во-вторых, у них вышел настоящий социально-психологический эксперимент: каково это, полгода одному провести в глуши без каких-либо благ цивилизации? Да еще молодому жителю мегаполиса.

Попасть на хутор оказалось непросто. Примерно раз в месяц к Павлу допускали экспертную группу, состоящую из врача, психолога и волонтеров проекта. На этот своеобразный день открытых дверей могли аккредитоваться и журналисты, но запись была такая, что в январе записаться удалось только на подведение итогов проекта в конце марта.

Таксист при фразе «поле с верблюдами», конечно же, ничего не понял, и к началу мероприятия я опоздала.

— Где у вас тут поле с верблюдами? — спрашивали мы через окно машины встречных прохожих. Помог нам суровый мужчина с серьгой в ухе на обочине дороги, стоявший рядом с десятком пустых автомобилей.

— А вы кто? — поинтересовался он, не прекращая копаться в своем внедорожнике.

— Журналист.

— Тогда вам туда, — махнул он куда-то в сторону леса. — Идите через поле, не промахнетесь.

Мысленно попрощавшись со своими кедами, я поплелась по месиву из грязи со снегом. Вскоре ноги промокли, а на горизонте действительно появилось что-то похожее на небольшую деревеньку из нескольких построек, огороженную забором. Подойдя ближе, я смогла различить черепа животных на палках у забора и низких деревянных постройках.

Здоровый бородатый парень с русой косой, весь перемазанный сажей и какой-то грязью, стоял у калитки в окружении толпы журналистов. Он непроизвольно морщился и закрывал лицо от камер.

— Вы уже решили, что сделаете первым делом после окончания проекта? Может быть, горячую ванну примете? — спросил его кто-то из журналистов.

— Необязательно, — флегматично ответил парень. Это и был тот самый Сапог, который провел здесь полгода. — Я привык к довольно размеренной жизни. Для меня принять ванную что сейчас, что через три дня — все довольно близко. В конце концов, я так давно не мылся в ванне, что еще несколько часов или дней она может подождать. Так же, как и все что угодно другое. Голову последний раз я мыл где-то месяц назад.

Сапог у себя дома

— А какое у вас настроение? — выкрикнул кто-то из-за моего плеча.

— Вы меня не поймете, наверное. Медленное, — Сапог немногословен. Похоже, что после стольких месяцев уединения видеть толпу журналистов с камерами и диктофонами ему было крайне досадно. На вопрос, что он вынес из проекта, Павел на минуту замер в размышлениях. Все терпеливо ждали.

— Открытий очень много. Ну, например, вы видите эту обувь? — Он показал на свои кожаные ботинки. Очевидно, в таких ходили когда-то по этим полям наши предки. — Я их за полгода перебирал два раза — шнурки перегнивают. — Сапоги резиновые надо было надеть, с грустью думала я. — В условиях такой сырой погоды обувь десятого века живет около двух месяцев, если носить три пары сразу. Если одну — соответственно, значительно меньше. Полагаю, что раньше историкам это было неизвестно. Таких мелких исторических открытий очень много.

Сапог

Но главный мой вывод: в десятом веке люди жили очень плохо. Я и раньше это знал, но теперь я в этом уверен.

Снова пауза. Все замерли. Происходящее смахивало на встречу гуру с учениками.

— Тяжело думается в таких условиях. Голова пустеет, и мыслей большую часть времени нет вообще никаких. И это у меня, современного человека, которому есть что вспомнить, который по сравнению с людьми того времени очень образован. Я представляю, как раньше жили люди. Насколько они были темны. Мысль идет тяжело. Я до этого проекта никогда с этим ощущением не сталкивался, так что я думаю, вы даже не понимаете, о чем я говорю. Без нормального освещения в доме, да и вообще в условиях жизни X века зима — провальное время во всех отношениях. Я думаю, что люди его просто пережидали. Световой день короткий, работать неудобно, все сырое, постоянно холодно. Делать в доме ничего не можешь, света не хватает. Маленький светец освещения дает очень мало, а много зажигать нельзя, иначе на всю зиму не хватит. Поначалу я просыпался рано, задолго до того, как рассветет, засыпал поздно, и сидеть в доме в полной темноте часов шесть и не иметь возможности чем-либо заниматься — это вообще невесело. Со временем я стал все больше и больше спать. В конце концов, в самое темное время я спал часов по 13–14 в сутки, это раза в два больше нормы для меня.

— Что для вас самым сложным было за все это время? — спрашиваю я.

— Однажды, когда зимой две недели стояли морозы, я ходил по лесу, заготавливал дрова. Когда вернулся домой, уже начинало темнеть, и у меня очень сильно замерзли руки. Я весь вечер не мог развести огонь — пальцы не слушались. Таких моментов было очень много.

Потом мыши. Мыши пришли почти сразу. Чтобы прокопать норку под дом, им нужно нескольких часов. Войну с мышами я проиграл. Потом пришли крысы и уничтожили мышей. Я порадовался, но через некоторое время понял, что проиграл войну крысам.

С ними невозможно бороться никоим образом. Я смирился. На самом деле с крысами в доме жить не так плохо, они совершенно не мешают. Если подвешивать повыше к потолку продукты, то они вполне безобидны. К писку по ночам я привык довольно быстро. До того, чтоб на меня бросаться, они не обнаглели. Кошка не помогала. Когда кошка приходила и ночевала со мной в доме, ни мыши, ни крысы не отваживались бегать по полу и бегали только под полом. Возможно, хорек решил бы проблему, но хорек бы сразу решил проблему и с курами, — Сапог улыбнулся, наверное, впервые за все время.

В целом же, по словам Павла, условия жизни на хуторе оказались несколько проще, чем он ожидал: «В этом плане я был несколько разочарован. К тому же, это все-таки ближнее Подмосковье. Какая тут охота». Одним из самых главных испытаний для Павла стали не трудности, вызванные отсутствием благ цивилизации, а одиночество. Пес Снежок от него почему-то убежал, и кроме кур, гусей, трех коз и приходящей время от времени кошки пообщаться было не с кем.

— К этому нельзя привыкнуть. Человек слишком социален. Можно либо страдать, либо сойти с ума и смириться. Возможно, есть какие-то люди, которые могут быть одни долго, но я не из них. Хотя я не могу сказать, что я очень общительный, мне и без людей прекрасно. Но не на протяжении таких длинных отрезков времени. Это тяжко.

Я на самом деле сейчас подумываю всех вас бросить и уехать, — внезапно сказал Сапог, после чего взял и ушел, оставив в недоумении журналистов.

— А что будет дальше со всем этим, с хутором? — закричали ему вдогонку.

— А я, пожалуй, и дальше здесь жить буду. Уезжать пока что-то не хочется. Ну ладно, до свидания, — и скрылся где-то в лесу, за домом.

— Ему сейчас тяжеловато. На днях открытых дверей поменьше было народу, и как-то ему было спокойнее, — будто извиняясь, сказал мне крепкий мужчина лет пятидесяти, представившийся Михаилом. Он предложил показать мне хутор, как оказалось, построенный в том числе и его руками. Михаил узнал о проекте в интернете. Он всегда интересовался историей, «топор держать умеет, вот и решил внести свой вклад в проект».

— По замыслу хутор копирует археологические находки того времени в Великом Новгороде, — с гордостью объяснял мне Михаил. — Мы построили дом, состоящий из трех частей: жилая часть по центру. По бокам — место для скотины и амбар с запасами. Рядом с домом — ледник на шесть метров вниз. Это довольно глубокая яма, в которой собирается вода, в зимнее время она застывает, и лед держится все лето. Сразу за ледником планировалось место для кузни, но на нее у Павла времени не нашлось. Правее от ледника — помещение для хлебной уличной печки, в такой обычно пекли сразу на несколько дворов. Сразу за печкой планировали сделать коптильню. К сожалению, на нее у него тоже не хватило сил. В центре двора — колодец на 25 метров, рядом баня, топилась по-черному.

Баня

На подготовку хутора ушло около года, из них полгода непосредственно на строительство. Ну все, выпустили, — недовольно выдохнул Михаил и побежал ловить сбежавшую из хлева курицу. А я пошла в жилую часть дома, где организатор проекта Алексей Овчаренко отвечал на оставшиеся у журналистов вопросы.

— Здесь примерно 10 кв. м, — показывал он комнату. — Вообще для одного человека этот дом слишком большой. На такой площади помещалась целая семья, — в комнате четыре человека, и мы с трудом разворачиваемся. В темноте ничего не видно с непривычки, и я пытаюсь не наступить на груду камней в центре темной комнаты. По-видимому, это была печь. — Да, это то, что осталось от системы отопления. За три дня до окончания проекта у Паши развалилась печь. Хорошо, что морозы закончились, иначе ему пришлось бы совсем плохо. Он планирует ее перекладывать. Дом обогревался в основном за счет накаленных камней. Вечером он натапливал до 25°С, утром было около 14°С. А вот и мышь пищит, слышите?

— Какая все-таки главная цель у вашего эксперимента? — спрашиваю я у Алексея.

— А какая основная цель была у первооткрывателей, которые шли открывать Северный полюс? — улыбается он. — Вот они вставали на лыжи, шли через снега, на собачьих упряжках ехали, кто-то погибал, кто-то не доходил, кто-то флаг ставил не в том месте, но такое дело, они первооткрыватели. Можно сказать, что Паша сегодня — такой же первооткрыватель. Есть еще у вас вопросы?

— А все-таки, почему «поле с верблюдами»?

— А здесь этнопарк неподалеку, они там верблюдов разводят.

Ну что ж, теперь все ясно.