День 9 Мая всегда входил в число наиболее любимых праздников. Хотя во времена СССР этот праздник не занимал такое место в народном сознании, как сейчас.

Главным днём было 7 Ноября. Затем Новый год и Первое Мая. Примерно так располагалась "табель о праздничных рангах" в то время.

В этом была своя логика. Потому что если бы не было Седьмого Ноября, то и 9-го мая, скорее всего, не было бы. Такой войны царизм бы не одолел.

В те времена живых и дееспособных ветеранов войны было гораздо больше по понятным причинам. Все мы были моложе.

А вот Праздник не имел такого размаха и такого значения, как сегодня.

Наверное, потому, что Победа 45-го года тогда воспринималась, как естественное продолжение жизни могучей страны. Да, было очеь трудно, да, было очень тяжело, да, жертвы были гигантскими. Но мы победили, потому что не победить мы не могли.

Примерно таким было ощущение от этого дня у меня и таких, как я - молодых, следующих за ветеранами в очереди поколений.

Да и про саму войну мы все знали гораздо больше, чем знают о ней нынешние молодые.

Многие из нас ещё застали развалины и руины в наших собственных дворах. И слышали рассказы о войне не от Михалкова и Бондарчука-младшего, а от 40-45 или 50-летних мужиков, крепких, насмешливых, очень добрых и тёплых внешне и абсолютно железных внутри. Это была иная порода людей - победители! Другой тип человека, которого уже не встретишь на наших улицах.

Войну вспоминать они не любили и, тем более, не любили никакие "сопли" на военные темы.

8 или 9 мая в нашем старом питерском дворе они собирались за колченогим доминошным столиком, позванивая медалями и орденами. Извлекали из авосек зелёные "Московские" поллитровки, колбаску, пару банок консервов и замирали на минуту с полными стаканами водке в руке и с глазами "обращёнными внутрь себя".

А потом спокойно, как воду, до самого донышка выпивали свои стаканы, закусывали нарезанной ещё в магазине колбаской, отщипывали кусочки от свежего вкусного "круглого" ленинградского хлеба и начинали вспоминать, по-доброму перебивая и подначивая друг друга.

И их строгие и крикливые супруги в этот день не пытались их одёргивать или воспитывать, как обычно.

Все знали - этот день принадлежит им и только им. Это - их день.

Бывало так, что проходящий мимо участковый, завидя наших мужиков, вместо обычного угрожающего "Распиваем? Опять нарушаем?"

По-товарищески подсаживался к ним, снимал фуражку, вытирая вспотевший лоб, тут же получал свой стакан "Московской" и спокойно сказав: "Ну, с Победой, братцы!"

выпивал его точь-в-точь так же, "по-фронтовому" и сразу заедал куском "любительской", который ему уже заботливо протягивал кто-то из сидящих рядом со словами:

- С праздником, Иваныч! Давай закусывай, закусывай! А то потеряешь свою фуражку, а нам отвечать!"

- А и х... с ней! - отмахивался милиционер, усердно жуя колбасу.

И все смеялись, а сам участковый - громче всех!

В таких посиделках я узнавал многое, стараясь одновременно и не мешать мужикам, и не отходить от них далеко. Потому что самым главным были их воспоминания и рассказы о прошлом.

Наш двор был "проходным", поэтому частенько мы встречали там посторонних людей с улицы, которые проходили "через нас", сокращая дорогу к Неве.

Вот так однажды, в одну из таких праздничных посиделок я увидел, как наши "бойцы", привычно расположившиеся за своим столиком, внезапно, как по команде, вдруг напряглись, мгновенно сгребли куда-то в сторону бутерброды, стаканы и бутылки и не сговариваясь, хором посмотрели вправо от себя.

Причиной был случайно зашедший в наш двор сильно поседевший офицер, примерно ровесник наших ветеранов, в полной форме, увешенный наградами до самого ремня. С ним были его жена с одной стороны и девочка лет 14 с другой, в белом "праздничном" школьном переднике и с таким же белым, пышным белым бантом в волосах. Все выглядели очень нарядно и торжественно.

- С Праздником, товарищ полковник! - дружно рявкнули наши мужики, когда эти трое поравнялись с нами.

Полковник споро отдал им честь и хитрым командирским взглядом угадав за их спинами бутыки и закуски, с улыбкой ответил"

- Вольно! и тут же прибавил:

- Отмечаем?

- Так точно, товарищ полковник! Не побрезгуете с нами? Рюмочку, а? - Просительно спросил кто-то из наших.

- А свежая она у вас? - продолжая улыбаться, спросил полковник.

- Как слеза! - весело заорали мужики, тут же аккуратно опорожнили один из стаканов, который показался им самым приличным, наполнили его водкой и потеснее прижались друг к другу, освобождая место для высокого гостя.

Полковник что-то тихо сказал своей семье, жена понимающе улыбнулась, офицер подошёл к нам, но не сел, а взял протянутый ему стакан, задумался на секунду и, обращаясь ко всем сразу и ни к кому в отдельности, очень тихо и с незнакомыми мне нотками, медленно и мощно, тщательно выговаривая каждое слово,произнёс:

- Вечная память! За Родину, ребята! За Победу! За всех вас!

Мужики проводили его глазами, тут же извлекли откуда-то свои бутылки и закуски и, весело смеясь, продолжили отмечать.

И я помню, как меня, пацана, тогда пронзило незнакомое и страшное ощущение!

Ещё пять минут назад все они были на войне. И я сам был там вместе с ними!

А теперь они вернулись обратно. Живыми и здоровыми. И сейчас сидели передо мной такими же, какими я знал их всю свою короткую тогда жизнь, и одновременно - совершенно другими. Новыми!

Какими я их никогда не видел.

Не хочется думать, сколько лет прошло с тех пор.

Никого из них уже нет на свете.

Вечная память вам, мужики! С днём Победы! Спасибо вам всем!

Служу Советскому Союзу!