Сознательно, со всей ответственностью и непреклонно я обратился к врачам впервые, в 43 года. Призвал их к своему одру, где плыл невозбранно на мятых перинах по кисельному озеру, в холодной испарине, с матюками застывшими на бледных, изломанных губах. Думаю, это хороший показатель в целом, учитывая стиль моей жизни, ее огнедышащий и резвый темп. Разумеется, дражайшая Юлия Петровна несколько раз пыталась поиграть со мной в доктора, подкрадывалась со шприцами заполненными мовалисом, но я был тверд, как пасхальный кулич в ноябре. Им, женщинам, особенно - любящим женщинам, только дай поиграть с тобой в больничку - залечат наглухо, схоронят, дождутся когда осядет холмик, поставят сверху приличествующий усопшей личности памятник, разобьют цветничок и будут с гордостью нести твой образ в сердце...много-много лет. И как луковая шелуха, с этого образа бесследно исчезнут твои циничные шутки, носки под кроватью,одинокое курение на кухне ночью, измены семье с работой, необоснованная критика котлет, отказ завести собачку хаски или котика мейкуна, брутальное ослиное упрямство, сборы в командировку на нервах и криках и приезды из этих командировок, когда домашний очаг вдруг наполняется запахом войны и смерти - вот эти все милые косяки, которыми я так славен. Еще в нежном возрасте,начитавшись предисловий в районной библиотеке, я проник в суть многих вещей, и потому врачей откровенно чурался. Это как с онанизЬмом или героином - стоит только начать.Начинать не хотелось.

Но, после крайней командировки меня стало ощутимо загибать в обратную сторону, как ревельскую прибрежную сосну. С эфира Жени Попова я вышел с ощущением мешка с цементом на загривке, хотя всего лишь простоял на ногах час. По утрам шею клинило так, что попытка посмотреть в боковое зеркальце машины уже напоминала подвиг и требовала концентрации всех нервных и моральных сил в одном кулаке. Винил я во всем этом свой бронежилет и отчасти Моторолу, от которого я когда-то почерпнул следующую мудрость: "Чтобы привыкнуть к бронежилету, нужно его просто никогда не снимать". Ну я его и не снимал, по возможности. Плюс, горный рельеф добавил каких-то аномалий в позвоночный столб. Помню, как сейчас - бегу под горку по камням и не вполне понимаю чего творится - какая-то непривычная динамика у организма возникла, как пушечное ядро несусь, не касаясь лаптями латакийской земли... Когда тормозил чо-то хрустнуло.

В общем, был взят больничный, а к больному призван Дед. Дед с самой большой буквы. Помню, оглядел он меня своими ясными, умытыми глазами, провел рукой над головой моей и начал жечь:

- Справа сильный удар был, слышите плохо.

-Ага, контузия.

- Зрение портится.

-Да, стало садиться в последние месяцы.

- Это воротниковый пояс, я поправлю. Нога левая, травма колена? Так? Почки не очень,забиты. Аппендицит не удаляли, и иногда он тянет и покалывает, так?

Осмотрев меня, Дед заявил, что берется починить мой организм. В первую очередь - вытащить ушедшие куда-то вовнутрь позвонки. Цену Дед объявил такую смешную, что все мои подозрения в шарлатанстве тут же отпали.

Дед спит мало, встает рано, соответственно в восемь утра я уже сижу на прохладном табурете. И на моей спине, с помощью молотка и призм из литой резины исполняют серенады Брамса и турецкие марши. Стонать и жаловаться нельзя,упаду в собственных глазах, поэтому я приноровился страшно, зверино и жестоко рычать. Без звука. Просто разеваю пасть в безмолвном крике, как химера с мечети Парижской Божьей Матери. Помогает. И пот течет ручьем.

Как я и чуял, Дед оказался с Украины. В Москву наезжает два раза в год уже чуть ли не десяток лет. На мой вопрос:

-Как вам новая власть?

Дед выразился достаточно культурно, но так, что в Киеве, как мне показалось, в этот момент кого-то вырвало, а у кого-то вообще погана кишка вывалилась. А еще дед сказал, что энергетика у меня очень сильная. Никаких сглазов на мне нет, не держатся они, отскакивают, " как с гуся вода", поэтому все тысячи проклятий и пожеланий смерти, по законам бытия возвращаются обратно, к отправителям. Что меня очень потешило и даже развеселило.И придало таких бодрых, злых сил.

Потому что до "эры милосердия" еще очень далеко, так далеко, что нет никаких надежд, что она настанет. Наш шлюз для передержки изломанных душ перед переходом в иные миры и состояния страшно трясет и лихорадит. Остывающий каменный шарик, на котором мы несемся в ледяной пустоте, больше не убежище, а граната без чеки, которая катится вниз по водосточной трубе. И есть большая вероятность, что мы отправимся в Царство Божие всем списочным составом, без разбора на расы,гражданства и политические предпочтения. Хорошо бы, чтобы в этот момент у меня больше не болела спина - слишком уж далеко и долго придется брести среди звезд. И может быть, еще кого-то понесу на руках...

Дмитрий Стешин